В политическом смысле это восстание против авторитарных режимов, деспотичных диктаторов и жестоких правителей, а также стремление к смене самого режима.
В социальном контексте революция определяется как «народное движение», выражающее общественные изменения и трансформации.
В идеологическом смысле революция охватывает не только физические и политические перемены, но и глубокую внутреннюю трансформацию: перемену мышления, смену сознания, перестройку мировоззрения.
Самым важным высказыванием в этой статье, посвящённой теме «Путь от революции к государственному управлению: будущее Сирии», безусловно, является лозунг: «Народ хочет свержения режима».
Это не просто фраза из 25 букв, украшающая стены сирийских улиц. Напротив, она выражает социальный, политический и идеологический бунт, содержащий идеи более глубокие, чем многие тома книг, и затрагивающий вопросы важнее, чем часы самых содержательных дискуссий.
Этим восстанием двигала не только атмосфера страха и тревоги, которую навязал народу сирийский режим «Баас». В его основе лежала мысль, убеждение и идея.
Обычно в странах Африки, Южной Америки и даже в развитых регионах Европы народные восстания против авторитарных и диктаторских режимов завершаются сменой отдельных лидеров. Однако в мусульманских странах всё происходит иначе. Так было и в Сирии.
Ровно через семь месяцев после начала мирных демонстраций, 15 марта, Бурхан Гальюн в интервью телеканалу «Аль-Джазира» сказал: «Главная проблема Сирии в том, что народ не согласен ни на что, кроме исламского правления».
Бурхан Гальюн был первым председателем «Сирийского национального совета» — оппозиционного движения, созданного в августе 2011 года в Турции при содействии США с целью сформировать новое правительство после ухода Асада.
Уже одного этого заявления достаточно, чтобы понять: дело было не просто в свержении Башара Асада, представляющего баасистский режим.
Все осознали, что мирные протесты переросли в революцию, нацеленную на свержение режима. Ведь, как сказал Бурхан Гальюн, народ Сирии требовал не просто ухода Асада и прихода нового руководителя на его место.
Исходя из этого, можно утверждать: фраза «Народ хочет свержения режима» — это не выражение демократической воли. В рамках демократии народ может требовать смены власти, партий или конкретных правителей. Революция же требует не смены лиц, а устранения и замены всей системы.
Революция — это явление гораздо более глубокое, потрясающее, разрушительное и в то же время преобразующее. Выражение «Народ хочет свержения режима» означает не только стремление разрушить старое, но и готовность установить на его месте нечто новое — иной порядок, иной режим.
Но как получилось, что надпись, сделанная детьми из Деръа на школьной стене — «Твоя очередь, доктор», — а затем последовавшие за этим пытки, которым их подверг глава политбюро региона Атиф Наджиб и сотрудники мухабарата, и позор, обрушившийся на их семьи — как всё это переросло в масштабную социальную и политическую революцию под лозунгом: «Народ хочет свержения режима»?
Кто после Туниса, Египта, Йемена и Ливии призвал сирийцев выйти на улицы со словами «Настало время восстания!»? Как сирийский народ воспринял этот призыв? И знал ли он вообще, чего именно он хочет — в стране, где всё пронизано мухабаратом?
Ответ на эти вопросы можно найти в заявлении, сделанном главой Центрального информационного офиса Хизб ут-Тахрир 11 марта 2011 года — за четыре дня до начала первых демонстраций в Сирии — в интервью телеканалу «Press TV»: «Мы, Хизб ут-Тахрир, объявляем 15 марта Днём пробуждения — чтобы разбудить народ Сирии. Мы убеждены, что время пришло. Это начало, от которого нет пути назад».
Вскоре после начала протестов сирийский государственный телеканал передал следующую новость: «По данным разведки, за происходящим в Сирии стоит Хизб ут-Тахрир. Он использует экономические трудности населения и стремится к восстановлению Халифата».
Отправная точка и потрясающее воздействие Сирийской революции
Можно сказать, что под влиянием «Арабской весны» Хизб ут-Тахрир превратил волну протестов, охватившую после Туниса, Египта, Ливии и Йемена и Сирию, в нечто более глубокое — в революцию с мощным и сотрясающим эффектом. С самого начала он поддерживал сопротивление и борьбу, открыто бросал вызов режиму и, что особенно важно, предлагал Исламский Халифат как альтернативу существующему строю.
Так воля и решимость сирийского народа привели к подъёму мусульман, в обществе сформировалось широкое мнение в пользу исламского правления в форме Халифата, и это вызвало серьёзную обеспокоенность на Западе, прежде всего — у правящих режимов региона.
Об этом, в частности, свидетельствуют слова тогдашнего министра иностранных дел и вице-премьера Сирии Валида Муаллема: «Мы знаем, что те, кто устроил засаду вокруг Сирии и требует создания Исламского Халифата, не остановятся на её границах. То, что мы делаем, — это защита не только Сирии, но и Иордании, Ливана и Турции».
Это заявление ясно показывает, что Сирийская революция не ограничивалась только Сирией и её народом — напротив, она приобрела идейное и трансграничное измерение.
Новое правительство во главе с Ахмедом аш-Шараа, которому удалось свергнуть Асада, но не разрушить сам режим, заявляет: «Сирия не будет экспортировать революцию в другие страны». Однако, похоже, оно забывает, что революции экспортируют не государства, а верующие мусульманские народы.
В стране, где господствует мухабарат, никто не ожидал, что восстание начнётся с детей, что бессмертные демонстрации перерастут в сопротивление, а затем — в сокрушительную революцию. Более того, влияние «Арабской весны» на Сирию стало шоком даже для Турции.
По этой причине турецкое руководство направило в Дамаск делегации Государственного планового управления (Devlet Planlama Teşkilatı) и разведки (MİT), подчинявшиеся тогда напрямую президенту. Тогдашний министр иностранных дел Ахмет Давутоглу неоднократно встречался с Башаром Асадом и другими официальными лицами Сирии.
Баасистскому режиму предлагали провести некоторые реформы, чтобы остановить протесты. Турция даже предложила поставить сирийским властям резиновые пули для разгона демонстрантов. Но никто не учёл главного: народ Сирии проснулся и сбросил с себя оковы страха.
Это восстание ошеломило не только режим партии «Баас», страны региона, Европу и США, но и некоторые исламистские движения. Те, кто годами настаивал на постепенных, реформаторских подходах, оказались в замешательстве: «Как можно было действовать без использования демократических методов, когда был более мягкий, пошаговый путь? Разве не лучше было, как в Тунисе и Египте, пройти этот процесс «бесшумно», не раздражая Запад? Ведь можно было и США, и Европу удовлетворить, и исламское правление построить!».
Идея реформаторства годами навязывалась обществу именно под такими предлогами. Но за 13 лет Сирийской революции этот путь так и не был принят народом.
Теперь, после победы, добытой ценой крови миллиона мучеников, новое сирийское руководство вновь собирается идти по этому пути. Мы ещё рассмотрим, насколько опасны и необоснованны эти намерения, а также о том, возможно ли вообще их реализовать. Но прежде следует ответить на важный вопрос: «Почему революция не привела к установлению исламского правления?».
Недостаток революции: политическое лидерство
Сопротивления народа Дамаска и военной силы революционных групп было вполне достаточно для свержения баасистского режима. Однако самой революции не хватало политического проекта, способного наполнить происходящее смыслом, и политического лидерства, которое бы воплотило этот проект в жизнь.
В 2014–2015 годах революционные группы находились в шаге от взятия Дамаска. Но вмешательство «ИГ», усиление влияния Ирана и России, давление, уговоры и направляющие установки со стороны Турции и стран Персидского залива — всё это привело к тому, что революционные группы утратили контроль над освобождёнными территориями.
В то время как народ на площадях скандировал: «Наша революция — исламская», «Народ хочет Исламского Халифата», — сами группы так и не представили ни одного политического проекта, ни одного лидера, способного повести за собой. А тем, кто приносил им готовые исламские проекты, они приводили лишь оправдания: «Если мы скажем, что хотим Исламского Государства — весь Запад ополчится против нас. Страны Персидского залива перестанут нам помогать. Поэтому мы говорим, что хотим «справедливого государства».
Они заявляли: «Главный лозунг народа — «Народ хочет свержения режима!». А наша первоочередная цель — освободить как можно больше территорий и городов. О других целях и проектах говорить пока рано. Надо не пугать врагов».
Эта пошаговая, уступчивая стратегия со временем стала своеобразной доктриной революционных групп. А те, кто внушал им эту доктрину — Турция, Саудовская Аравия и страны Персидского залива. Они давали деньги и оружие — и диктовали условия. Присылали гуманитарную помощь — и устанавливали повестку. Сначала запугивали массовыми убийствами, потом заставили согласиться на перемирие и утратить контроль над территориями, а в конце полностью вытеснили их из городов.
Когда революционные группы покинули стратегически важный район Зебедани — ворота на пути к Дамаску — в рамках так называемого «Зебеданского соглашения», они не предвидели, что вскоре будут полностью вытеснены из Хамы, Хомса и Алеппо. После этого в Идлибе они начали «учиться управлять государством», открывая кафе, торговые центры и убирая мусор.
Сегодня практически все города Сирии находятся под контролем тех, кто управляет Идлибом. И именно они теперь объясняют, «какой режим будет установлен и какую систему правления мы собираемся применять».
Будущее новой Сирии
После освобождения Дамаска от режима Асада 8 декабря 2024 года было сделано множество заявлений о том, каким будет будущее Сирии. В рамках этой статьи невозможно рассмотреть их все, поэтому мы сосредоточимся на двух интервью, данных новым «президентом Сирийской Арабской Республики» Ахмедом аш-Шара (аль-Джулани) — одно американской, другое британской прессе.
Первое интервью было записано журналистом Мартином Смитом в феврале 2021 года в Идлибе для документального сериала американского телеканала «PBS Frontline» [1]. Второе интервью он дал в Дамаске 31 января 2025 года газете «The Economist» [2].
С самого начала нужно отметить: исламское сознание Ахмеда аш-Шараа, как в Ираке, так и в Сирии, не содержало революционных, идеологических идей. Это видно даже по взглядам и целям «Аль-Каиды», частью которой он когда-то был. Но особенно ясно это проявляется в его собственных высказываниях, прозвучавших в интервью Мартину Смиту.
После упразднения Халифата в первой четверти XX века мусульманский мир остался без руководства, что открыло путь к идеологической и политической оккупации. И всё же, нигде в публичных заявлениях Ахмеда аш-Шараа — ни в его воспоминаниях о жизни в Ираке, где он боролся против американской оккупации, ни в его участии в сирийском сопротивлении с 2011 года, ни в периоде управления Идлибом вместе с «ХТШ» — не встречается ни одного призыва к реализации политического проекта, который мог бы вывести Исламскую Умму из этой оккупации.
Это особенно ясно видно из оценки Ахмедом аш-Шараа войны в Ираке, в которой он участвовал на стороне «Аль-Каиды». Он рассматривает её не как идеологическую борьбу, а как реакцию — ответ на внешнюю агрессию. Более того, он делает заявления, прямо противоречащие миссии самой «Аль-Каиды», утверждая, что они «не представляют угрозы для США и Запада», и подчёркивает, что «политика Америки в Сирии отличается от политики России и Ирана».
На вопрос Мартина Смита о том, как, по его мнению, можно решить сирийскую проблему, аш-Шараа отвечает: «Причиной этой катастрофы является режим. Когда режима (режима Асада) не станет, исчезнет и эта катастрофа. Поэтому главное — свергнуть этот режим, сделать всё возможное для его устранения».
Когда Смит спрашивает: «Чего вы хотите от американцев?», — аш-Шараа отвечает: «Я не питаю особых надежд на американскую политику, напротив — я её критикую. США говорят: «Мы хотим реформировать режим, улучшить его действия, но не хотим его свергать». Это нелогично и невозможно. У Америки есть масса инструментов, чтобы надавить на Россию и вытеснить её из Сирии. Если бы они захотели использовать их для свержения режима — они бы это сделали. Но они не хотят».
Из этих слов становится ясно: главным архитектором сирийского политического процесса являются США, и ни Россия, ни Иран не могут действовать в Сирии без американского согласия. Аш-Шараа это понимает — и потому в интервью многократно посылает сигналы американскому политическому истеблишменту.
Смит задаёт прямой вопрос: «Почему американцы должны вас слушать или принимать ваши анализы всерьёз? Вы ведь бывший враг США, бывший лидер «Аль-Каиды».
На это аш-Шараа отвечает: «Я критикую политику США, и это моё право. Я представляю значительную часть сирийской революции. Я не стою в стороне от неё. У меня есть право говорить вслух, каким должен быть политический путь в интересах революции, какие меры уместны, а какие нет. Но заставить американцев слушать меня — не в моей власти, это зависит только от них».
Затем звучит, пожалуй, самый важный вопрос: «Какое у вас послание для Америки?».
И ответ — короткий, но предельно ясный: «Наше послание — простое: мы не представляем для вас никакой угрозы. Прежде всего, этот регион не представляет угрозы ни для безопасности Европы, ни для США. Это не арена для проведения внешних операций».
Если сравнить это интервью с его высказываниями, сделанными ещё в 2021 году в Идлибе для телеканала «PBS», становится очевидно: Ахмед аш-Шараа с тех пор сохраняет ту же прагматичную и умеренную линию.
Так, на вопрос в интервью «The Economist»: «Вы бы приветствовали вывод американских войск из Сирии?», — Ахмед аш-Шараа отвечает: «Любое военное присутствие на территории суверенного государства должно быть оформлено в рамках официального соглашения. Между нами и США такого соглашения нет».
И далее добавляет: «Сейчас мы пересматриваем присутствие российских войск. Возможно, мы достигнем с ними соглашения, а возможно — нет. В любом случае, любое иностранное военное присутствие должно основываться на согласии принимающей стороны».
Эти заявления свидетельствуют о том, что Сирия, как и прежде, вряд ли станет по-настоящему суверенным государством. Ведь разрешение на присутствие вооружённых сил США — государства, хорошо известного своими оккупациями мусульманских земель, — даже на основе формального соглашения, означает подчинение Западу и согласие на марионеточную модель правления.
Другой важный момент, прозвучавший в интервью Ахмеда аш-Шараа «The Economist», касается позиции по отношению к «Израилю», который оккупирует Голанские высоты.
В связи с тем, что в декабре 2024 года «Израиль» расширил зону оккупации в регионе Голан, аш-Шараа указывает на адрес, привычно используемый всеми режимами в регионе — на ООН: «Между Сирией и «Израилем» существует соглашение, заключённое в 1974 году при посредничестве ООН. В день нашего прибытия в Дамаск мы сообщили Организации Объединённых Наций, что по-прежнему признаём это соглашение и готовы принять силы ООН (UNDOF) в буферной зоне».
Что касается желаемого Америкой спокойствия на Ближнем Востоке, «мира» и нормализации отношений с «Израилем», то в интервью «The Economist» внимание привлекают и другие слова Ахмеда аш-Шараа: «На самом деле мы хотим мира со всеми сторонами. Но в вопросе «Израиля» в регионе существует особая чувствительность — особенно после крупных войн и после того, как с 1967 года «Израиль» оккупирует Голанские высоты. Мы пришли к власти в Дамаске всего два месяца назад. У нас множество приоритетных задач, и потому обсуждать этот вопрос пока слишком рано — для этого необходимо широкое общественное обсуждение».
Ахмед аш-Шараа, человек, определивший свою борьбу как «сопротивление оккупации» и «джихад», выросший в глобальном джихадистском движении вроде «Аль-Каиды», оценивает оккупацию благословенной мечети аль-Акса и палестинской земли не с точки зрения Исламского Шариата, а по «чувствительности общественного мнения» — и предлагает решения, которые нельзя оправдать ни стратегией, ни поэтапностью, ни рассудочностью.
Это не что иное, как политическая слепота, близорукость и предательство.
Теперь перейдём к вопросу, который интересует не только сирийский народ и мусульман, отдавших свою жизнь и имущество за Сирийскую революцию, но и все региональные режимы, особенно западные государства: «Какой будет система управления в Сирии?». И здесь снова обратимся к заявлениям, прозвучавшим в тех же двух интервью.
Исламское правление или светская демократия?
В 2021 году, когда Ахмед аш-Шараа ещё находился в Идлибе, в интервью американскому телеканалу «PBS» он говорил одним языком, но спустя четыре года, заняв президентское кресло в Дамаске, — уже другим.
Тогда журналист Мартин Смит задал вопрос, словно предугадывая его будущую роль: «Кто дал вам право призывать к применению шариатского права в Сирии, которая в значительной степени является светским обществом?».
Ответ аш-Шараа, тогдашнего лидера Идлиба, был весьма конъюнктурным: «Мы призываем к тому, во что верим. Исламское шариатское право — это справедливый и правильный путь. Содержащиеся в нём милосердие, человечность и справедливость охватывают всех — христиан, иудеев и представителей других религий, всех групп и конфессий. Если бы это было не так, как тогда объяснить, что христиане жили в Сирии и в целом на арабских землях в период Исламского Халифата? Значит, призыв к Шариату не означает стремление кого-либо исключить».
А вот в интервью журналу «The Economist» Ахмед аш-Шараа, уже будучи «президентом Сирийской Арабской Республики», говорит совершенно иначе. Он заявляет, что создан экспертный совет, который разрабатывает проект конституции, а также сформирован Высший судебный совет, который будет обеспечивать соответствие будущих законов этой конституции.
На вопрос журналиста: «Возможно ли, что новая конституция будет основана на шариатском праве?», — аш-Шараа отвечает: «Это решат эксперты. Если они утвердят такое основание — моя задача будет это реализовать. Если не утвердят — я также обязан буду следовать их решению».
В Идлибе он призывал к Шариату и утверждал, что при исламском управлении все верующие — представители любых религий, конфессий и групп — смогут жить в справедливости и мире. В качестве примера он приводил историю Халифата. Но спустя четыре года в Дамаске вопрос о применении Шариата передан на усмотрение юристов.
Если в Идлибе он ориентировался на настроения революционных групп, муджахидов и мусульман, то в Дамаске — на ожидания западных столиц.
На простой вопрос, заданный «The Economist»: «Превратится ли Сирия в демократию?», — Ахмед аш-Шараа отвечает с осторожной формулировкой: «В нашем регионе существуют разные понимания демократии. Если под демократией подразумевается, что народ сам выбирает, кто будет им управлять и кто будет представлять его в парламенте, то да — Сирия движется в этом направлении».
Этот ответ по тону и структуре напоминает привычный «политический язык» таких движений, как «Национальное видение» («Milli Görüş») и турецкая партия умеренных исламистов, которые с 1960-х годов призывали мусульман участвовать в выборах, не вступая в прямую конфронтацию с системой.
Что касается политического курса и принятых решений, определяющих будущее новой Сирии — желание сближения и соглашений с США, сигналы готовности к переговорам с Россией, стремление наладить экономические связи с Саудовской Аравией и странами Персидского залива, политика амнистии преступников режима, заигрывание с сирийскими светскими и либеральными кругами, попытки понравиться нусайритам, алавитам и друзам — всё это не только не соответствует духу Сирийской революции, но и не опирается на волю революционных групп и самого сирийского народа.
Ещё более важно то, что всё это делается не ради довольства Аллаха, а ради одобрения со стороны неверных западных держав. Они забыли об Аллахе, забыли о Его помощи, о Его обещании и о благой вести нашего Пророка (с.а.с.). Они полагают, будто смогут таким путём возродить Сирию. Но знают ли они, что какими бы уступками они ни пытались угодить неверным, те всегда будут требовать ещё больших?
Ведь аяты нашего Господа совершенно ясны:
وَلَن تَرۡضَىٰ عَنكَ ٱلۡيَهُودُ وَلَا ٱلنَّصَٰرَىٰ حَتَّىٰ تَتَّبِعَ مِلَّتَهُمۡۗ
«Иудеи и христиане никогда не будут довольны тобой, пока ты не последуешь их религии» (2:120),
وَلَا يَزَالُونَ يُقَٰتِلُونَكُمۡ حَتَّىٰ يَرُدُّوكُمۡ عَن دِينِكُمۡ إِنِ ٱسۡتَطَٰعُواْۚ
«Они будут сражаться с вами, пока не отвратят вас от вашей религии, если смогут» (2:217).
Köklü Değişim Dergisi
Махмут Кар
1. «Интервью с джихадистом Абу Мухаммадом аль-Джулани», Мартин Смит, телеканал «PBS», https://www.pbs.org/wgbh/frontline/interview/abu-mohammad-al-jolani/
2. «Президент Сирии Ахмед аш-Шараа дал интервью «The Economist» 31 января в Дамаске», «MepaNews», https://www.mepanews.com/suriye-devlet-baskani-ahmed-sara-verdigi-roportajda-ne-soyledi-70836h.htm?t=4DShiLpFg0eJsvm2Usm6DQ&s=09