Перед лицом этого великого вызова, преодолевавшего все преграды, присоединявшего плодородные земли древнего мира, растворявшего в себе народы древних цивилизаций и культур, Запад выработал два типа отношения.
Во-первых, он подверг сомнению традиционные источники знания, характерные для схоластической эпохи, — религиозные тексты и основанные на них теории познания, создаваемые Церковью. В результате этих сомнений для многих христиан и иудеев священные тексты перестали быть откровением и превратились лишь в биографические повествования об Иисусе. Схоластическое мышление, сформированное традиционными источниками знания, которые увели их в тёмные коридоры Средневековья, Запад рационализировал с помощью современного метода познания, обладающего светским характером, и таким образом добился относительного материального прогресса.
Во-вторых, он решил применить свой опыт к Исламу, откуда исходил вызов, чтобы остановить его распространение, обезопасить свой континент, а затем поставить мусульманский мир под контроль и трансформировать его. С этой целью представители Запада стремились оторвать мусульман от источников исламского знания, ведь Запад понял: сила Ислама заключена не только в «непобедимых армиях», но и в том, что он обладает единственно верным учением, которое, куда бы ни дошло, убеждало разум человека, соответствовало его природе и удовлетворяло его совесть, а также имел основанную на этом учении оригинальную систему знания и мысли.
Помимо разрушения исламского государства путём трансформации Ислама у Запада была и особая цель: захват необходимых после индустриализации сырьевых ресурсов. Да, это было в буквальном смысле слова разрушение и одновременно захват. Подобных частных целей было несчётное множество, но они не составляют предмет этой статьи. Однако для наглядности стоит привести пример. Многие конкретные положения экономической политики, которая не передавала права собственности на воду, пастбища, огонь или неисчерпаемые недра не только в руки западных колонизаторов, но даже в собственность местных подданных, основывались на хадисах и Сунне Пророка (с.а.с.). Можно ли было осуществить колонизацию, если бы эти религиозные тексты не подвергли «рационализации» с помощью светских источников знаний, если бы на хадисы не стали смотреть как на «суеверия»? Именно поэтому они взялись за подрыв достоверности религиозных текстов, которые служили защитным щитом материальных и духовных богатств нашей Уммы, в особенности за Сунну, так как она содержит практические предписания.
Среди этих попыток были и такие, что доходили до отрицания достоверности самого Корана, как у Джона Уонсбро (1928–2002, США). Но большинство, как Игнац Гольдциер и Йозеф Шахт, сосредоточились именно на Сунне. По их мнению, существовала некая «легенда о Мухаммеде», и эту легенду следовало разрушить.
Так первый премьер-министр Великобритании от Лейбористской партии Джеймс Рамсей Макдональд (1866–1937) говорил: если рухнет то, что он называл «легендой о Мухаммеде», то рухнет вся система верований. Поэтому, утверждал он, следует не атаковать «мухаммедизм» в лоб, а позволить, чтобы современные идеи постепенно размывали основы исламской веры. Профессор арабского языка в Оксфорде и одновременно священник Дэвид Самуэль Марголиус (1858–1940) утверждал, что Посланник Аллаха (с.а.с.) не оставил после себя никакой Сунны или хадисов кроме Корана; будто бы последующие поколения, желая придать значение обычаям, существовавшим ещё до Ислама, придумали понятие «Сунна» и механизм хадисов. По мнению немецкого иудея-ориенталиста Йозефа Шахта (1902–1969), Сунна — это выдумка учёных периода становления мазхабов (II век хиджры), созданная для обоснования своих взглядов по фикху. Он утверждал, что в этом процессе, хотя хадисам изначально не придавалось юридического характера, им стали приписывать правовое значение и ради этого изобретали цепочки передатчиков (иснад).
Эти взгляды, принадлежащие христианским и иудейским религиозным деятелям или учёным, на самом деле выражали миссионерские установки: перестроить исламское знание в модернистском, угодном Западу виде. Когда руководители западных миссий донесли эти идеи до исламского мира (до ушей «коранитов»), они оказались весьма заразительными и стали подпиткой для новых течений.
Со второй половины XVIII века в исламском мире, потерпевшем военное поражение от западных государств, таких как Россия, Англия и Франция, и чьи земли были оккупированы, в некоторых кругах пошатнулась уверенность в собственных ценностях и сформировалась идея о неизбежности проживания своего опыта и рационализации источников исламской мысли, чтобы выжить в борьбе с Западом. Идея исламского модернизма, впервые сформировавшаяся на Индийском субконтиненте (в Пакистане) и Египте, находившихся под оккупацией англичан и французов, оказала сильное влияние на мусульманских мыслителей в этих странах и за короткое время распространилась в интеллектуальных кругах благодаря их работам. Эти люди, получавшие материально-техническую поддержку исключительно от востоковедов-ориенталистов, воспользовались обстановкой интеллектуальной слабости, в которой доверие нашей Уммы к Исламу пошатнулось, и внедрили свои ядовитые идеи в тело нашей Уммы. Основные аргументы этих групп, которые подходят к Исламу с модернистской точки зрения, таковы:
- Утверждать, что единственным источником Ислама является Коран, а значит, никакой другой источник не обладает свойством довода.
- Подчёркивать, что Сунна не является основным источником в религии и что существующие хадисы были выдуманы в историческом процессе.
- Подчёркивать, что существующая исламская культура не является «коранической», а представляет собой продукт «арабского разума» той эпохи.
- Утверждать, что корпус фикха, тафсира и хадиса сформировался под влиянием иудеев и христиан.
- Утверждать, что выражения и постановления Корана носят исторический характер, и, следовательно, вместо буквального применения коранических норм следует понять замысел и воплотить его посредством других постановлений.
Эти люди в применении коранических постановлений придерживаются модернистского подхода и считают их лишь исторически ограниченными. Например, в отношении наказаний, упомянутых в Коране за некоторые грехи и преступления, они открыто заявляют, что если в эпоху ниспослания Корана именно такое их применение обеспечивало справедливость, то это вовсе не означает, что и сегодня следует прибегать к тем же самым мерам; напротив, в современных условиях должны применяться наказания, соответствующие «философии Корана».
Также, толкуя аяты Корана, они, не учитывая никаких методов, исходят исключительно из современных ценностей. На этом основании они утверждали, что идеи демократии, светскости, национализма, равенства мужчины и женщины, личных свобод и т.п. не противоречат Корану, а даже поддерживаются им.
Так один из «коранистов» — профессор теологии — утверждал, что светскость является ценностью, пришедшей вместе с Кораном, и основывал это на аяте:
لَآ إِكۡرَاهَ فِي ٱلدِّينِۖ
«Нет принуждения в религии» (2:256).
Однако даже простые люди, знакомые с алфавитом арабского языка, знают, что слово «ля»/«لا» в этом аяте является отдельной частицей и стоит отдельно от слова «икраhа». Этот аят означает лишь то, что верующие не могут заставлять неверующих принять Ислам. Но «коранисты», неспособные осознать эту ясную истину, постоянно используют этот аят, чтобы связать Ислам со светскостью. Очевидно, что в действительности они усваивают только ту миссию, которая оправдывает колониальную культуру и её системы. Иначе как объяснить попытку извлечь из этого аята смысл, противоположный его прямому значению?!
В результате модернизм, возникший и распространившийся на Западе, стремясь найти себе место в исламском мире, увидел в исламском понимании, основанном на Книге и Сунне, препятствие. И для устранения этого препятствия он избрал в качестве метода атаки именно исламскую культуру, основанную на Книге и Сунне.
Под влиянием работ ориенталистов, выступавших против Сунны и хадисов, первые серьёзные нападки на хадисы в исламском мире начались на Индийском субконтиненте. Первым, кто выдвинул идею о том, что хадисы не следует воспринимать всерьёз и что единственным источником должен быть только Коран, был Саид Ахмад-хан.
После того, как Индия оказалась под господством англичан и сам Ахмед-хан начал работать в Британской Ост-Индской компании, в его взглядах произошли серьёзные изменения, и он выдвинул множество новых идей. Ахмед-хан считал, что благо и интересы мусульман заключаются в полной верности правлению англичан. В этом отношении он стал местным носителем идей таких ориенталистов, как Мьюир — управлявший той же компанией, и Шпренгер — его преподаватель в Дели-колледже.
Ахмед-хан утверждал, что по ряду причин хадисам следует серьёзно не доверять: ведь их начали записывать лишь через два столетия после Пророка (с.а.с.), они передавались устно и смысловым образом, а в передачах было много интерпретаций самих рассказчиков. Он также впервые заявил, что упомянутые в Коране потусторонние сущности на самом деле являются символами.
Позднее его путь продолжили Абдуллах Чекралави и Гулам Ахмед Первез, которые систематизировали эти идеи, оформив их в виде «школы последователей Корана» (Ehli Kur’an) или движения «Коранийюн». Вскоре это движение начало проявлять своё влияние в Индии, Пакистане и Египте.
Одним из вопросов, на которых особенно настаивал Ахмед-хан, было отделение религии от политики. По его мнению, мусульмане ни в какой эпохе не строили политику, опираясь на Откровение. Сам Пророк (с.а.с.) по различным вопросам советовался со своими сподвижниками и действовал согласно их мнению. Позднее тоже никто не считал, что хадисы, связанные с политическими вопросами, являются частью божественного Откровения. И Коран, и сам Пророк (с.а.с.) предоставили правителям широкую свободу действий в управлении страной, основывающуюся на консультации с учёными.
Ахмед-хан настойчиво развивал тезис о том, что науки фикха, хадиса и тафсира, равно как и принципы, на которых они основываются, необходимо модернизировать. Он утверждал, что Индии нужен «свой Лютер». Из его подобных дерзких идей становится ясно, что он желал появления в исламском мире движения, подобного протестантской Реформации.
Следуя по пути Павла, говорившего: «Всякая душа да будет покорна властям высшим», — лютеранский протестантизм провозгласил: «Калам — это океан, каждый черпает из него по мере своей доли». Отсюда вывод: каждый имеет право самостоятельно оценивать и толковать Слово Божье, никто и никакая структура не вправе навязывать определённый способ толкования. Если учесть это, станет ясно, откуда «коранисты» заимствовали свои лозунги.
Кальвин, известный не меньше, чем Лютер, своими реформами в христианстве, утверждал, что легитимность Церкви (священнослужителей), вставшей между Богом и человеком, восходит к самому Евангелию. Каждому человеку позволено посредством священного текста — без посредников — напрямую установить связь с Богом. Нетрудно увидеть, как подобные кальвинистские идеи превратились в исламском мире в аргументы, которые в одночасье обесценивали Сунну, а вместе с ней — фикх, хадис, тафсир и прочие источники.
Проект «Коранический Ислам», который предлагает использовать только Коран в качестве источника для понимания и интерпретации Ислама, а всю исламскую культуру, особенно хадисы/Сунну, принимать во внимание с коранической точки зрения, по сути, является попыткой связать Ислам и мусульман с современными ценностями Запада. Гораздо больше, чем простое обсуждение источников, оно направлено на ликвидацию всей исламской культуры, особенно хадисов, поскольку они не подходят для условий и принятия современного мира. Это движение, прикрывающееся утверждением о принятии Корана в качестве единственного источника, ставит своей целью не реализацию положений Корана, который они считают единственным Откровением, а придание Исламу формы, подходящей для политики колониальных государств, через чтение, лишённое усуля, а также посредством историцистских и прагматических интерпретаций.
«Коранический Ислам» — это своего рода деятельность «пятой колонны», координируемая колониальными неверными государствами с целью подготовить исламский Восток к колонизации и превращению в колонию. Глядя на то, как «коранисты» в политических вопросах поднимают на знамя идеи «общественного договора» Жан-Жака Руссо, а в экономических — либералистские идеи Адама Смита, и как они возвеличивают исходящие от них «предания» (не подвергая их критике по иснаду и тексту), становится ясно: лозунги «Нам достаточно Корана!» на самом деле являются операцией по устранению Посланника (с.а.с.), который своими словами, делами и молчаливым одобрением оставил своей Умме практический образец (Сунну) в социальной, политической и экономической сферах. Если учесть, что они считают демократические, либеральные свободы и свободоориентированные идеи западных «посланников», которыми они восхищаются, более действенными и «функциональными», чем хадисы и Сунна того, кто принёс Коран — тот самый, который, по их словам, «достаточен для нас», — становится очевидно, какое колониальное сознание стремится взрастить проект «Коранический Ислам». Посланник Аллаха (с.а.с.) выразил хадис, который является настоящим чудом для описания именно таких людей:
أَلَا هَلْ عَسَى رَجُلٌ يَبْلُغُهُ الْحَدِيثُ عَنِّي وَهُوَ مُتَّكِئٌ عَلَى أَرِيكَتِهِ فَيَقُولُ بَيْنَنَا وَبَيْنَكُمْ كِتَابُ اللَّهِ فَمَا وَجَدْنَا فِيهِ حَلَالًا اسْتَحْلَلْنَاهُ وَمَا وَجَدْنَا فِيهِ حَرَامًا حَرَّمْنَاهُ وَإِنَّ مَا حَرَّمَ رَسُولُ اللَّهِ كَمَا حَرَّمَ اللَّهُ
«Знайте: настанет время, когда человек, восседая в удобном кресле, услышит хадис от меня и скажет: «Между нами и вами есть Книга Аллаха. Что найдём в ней дозволенным — сочтём дозволенным, что найдём в ней запретным — сочтём запретным». Но, поистине, то, что запретил Посланник Аллаха (с.а.с.), равноценно тому, что запретил Аллах» (Абу Давуд, «Сунна», 6, (4604); Тирмизи, «Ильм», 60, (2666)).
Köklü Değişim Dergisi
Абдуррахим Шен